Освобождение

В очередной раз у нас тут на работе речь зашла о том, почему мы, украинцы, так нескладно живем. И не глупы вроде бы, и энергии через край, и пить меньше стали, а – поди ж ты! – нищенствуем, психологию рабскую никак не преодолеем. И вопрос один покоя всем не давал: что же делает человека по-настоящему свободным? Засел он и в моей голове не на день и не на два. И вспомнились несколько страниц пережитого.

Шел 1992 год. Муж уже болел, да так, что и на работу с трудом, а невропатолог каждый раз на приеме пишет: «Здоров», «Здоров». Вот пришел мой Серенький в очередной раз «с ночи» (смена тогда у машиниста бульдозера двенадцать часов была) и говорит: «Все! Не тормоши меня, дай спокойно умереть – это уже конец». И понимаю я, что горькие слова те – правда. И делать что-то надо бы, да что? Скорую мы уже вызывали, к врачам ходили. Куда бежать? Кого просить? Ночь на дворе, и на душе сумерки. И устремился мой взгляд в бабушкин угол с иконами (кто там да что нарисовано – до сих пор не знаю) и завопила я безмолвно не к ним, а к небу: «Господи! Если Ты есть, помоги ему дожить до утра, а мне хоть что-то для него сделать!». Помог.

Год прошел. И снова мужу плохо. Позади уже и операция, и облучение, и месяцы в больнице, и бесконечные ночи дома, когда от обезболивающих глаз не сомкнуть, а спать смертельно хочется. «Я хочу покаяться», – говорит мой муж, и днем позже в нашем доме появляются верующие. «Не хотите ли и Вы помолиться вместе с мужем, попросить у Бога прощения?» – Спрашивают меня. «Нет», – мотаю головой, и, дождавшись, пока все склоняются  в молитве, опускаюсь на колени в коридоре. Почему в коридоре? А чтобы никто не видел, стыдно же при всех признаваться в собственном бессилии!

И вот уже и мужа похоронили. На душе только боль и холод и никакого просвета. Спасибо, хоть дети рядышком. Заходит к нам как-то семья верующих – Таня с Виталием, Виталий и раньше у нас бывал – навещал моего мужа после покаяния. О многом мы переговорили в тот вечер – о вечном и о земном. А на прощание и говорят мне гости: «Мы помолимся вслух, если не возражаешь. Хочешь – присоединяйся».

И вот стою я рядышком с ними на коленях, душа к Богу рвется, а язык напрочь к нёбу прилип, руки-ноги каменные. Кажется, рот открою – рухну замертво. Но открыла и даже что-то пролепетала.

«Так к чему все это вспомнилось?» – спросит иной читатель. Да к тому, что нельзя быть свободным, пока не ощущаешь необходимости в этом. Нельзя быть свободным, пока стыдишься признаться в собственном бессилии и попросить помощи. Нельзя быть свободным, когда не готов с благодарностью произнести вслух имя того, кто помогает. Будь то Господь Бог или человек.