Субботняя порка

Когда мы, любимые бабушкины внуки, затевали потасовку у телевизора или заводили бузу без повода, дедушка отрывался от газеты или радио, которое обязательно слушал после обеда, и со словами: «Где же здесь моя розга?» устремлялся к вешалке у двери. Именно там, на полочке для шапок, лежал этот многообещающий прутик (Макаренко, как сказала бы сегодня моя дочь). И мы сразу же затихали, хотя прекрасно знали, что никто нас пороть не станет: и не такое сходило с рук. Однако, если дед сказал, то хоть какая-то ответная реакция должна последовать. И все же однажды мы узнали о прямом назначении дедушкиной розги.

Была зима и долгожданные каникулы. Несмотря на мороз мы гуляли уже часа два. Сначала испестрили цепочками следов пустырь у бабушкиного двора, потом еще один по пути к опушке соснового леса, побродили среди усыпанных снегом мохнатых «ёлок» и вот теперь наше внимание привлекла автомобильная дорога, ведущая в соседний поселок. Что-то с ней было не так. Надо сказать, дорога в этом месте пару раз поворачивала под прямым углом, огибая несколько крайних хат, и шла по насыпи. И вот в одном из этих закутков и намело сугроб. Да такой роскошный, что со стороны казалось, будто бы дорога стала вдвое шире! Это вдвое шире нас и подвело. Соскользнув с асфальта, мы оказались едва ли не по воротник пальто в сугробе. «Народ, а давайте-ка нырять в снег!» – предложила одна из светлых голов, а другие, столь же мудрые, поддержали.

К тому времени, когда над поселком начали сгущаться сумерки, снег основательно примерз к нашим штанам и шапкам. Он, похоже, уже прочно обосновался и за шиворотом, потому что пальто как-то странно затвердело и не гнется. Но мы продолжаем с разбегу взмывать над этой белой гладью и потом плавно в нее погружаться. «А не пора ли домой? – вдруг спрашивает мой двоюродный брат. – А то бабушка заругает, да и есть уже хочется». И мы, не спеша, потому что от пережитого восторга и усталости ноги едва шевелятся, направляемся к бабушкиному дому.

– Что же мне с вами делать? Чем же мне вас отогреть? – всплескивает руками бабушка, когда четыре снеговика вырисовываются на ее пороге.

– Сейчас я их отогрею! – поднимается из-за стола дед и идет к вешалке.

Лозина радостно пляшет на наших обледенелых спинах – вернее, на спинках пальто, с которых кусками начинает отваливаться то ли снег, то ли лед.

– Марш на лежанку! – строго наказывает дед.

Хотя в этом уже и нет особой нужды, мысленно мы уже там – у громадной (ведра на два) эмалированной миски (или все-таки таза?) с бабушкиными пирожками. Бабушка печет их всякий раз, когда мы к ней заваливаемся вот такой дружной ватагой. Начинка может быть разной – фасоль, тыква, творог, яйцо с луком или варенье из слив, или вишни – но вкус всегда неизменный – бабушкин.

Мы дружно налегаем на пирожки, а на плите тем временем начинает что-то побулькивать: то ли закипает вода в чайнике (у бабушки изумительно вкусный чай с травами), то ли подает знак домашнее козье молоко. Это нам намереваются провести профилактику простуды. «Переживем?» – Вопрошающе поглядываю я на двоюродных братьев. «Не такое переживали», – кивают в ответ они. Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть в соседнюю комнату, где и находится плита: что же там все-таки закипает? Украдкой бросаю взгляд и на вешалку, откуда на меня многозначительно и, как мне кажется, довольно поглядывает розга.